Они называли ее маленькой пташкой, запертой в клетке и слишком слабой и беспомощной, чтобы выбраться из этой клетки. Она доказала не только то, что подобная маленькая пташка, загнанная в угол, прижатая обстоятельствами, способна устроить истинный ад, но и то, что даже лишившись всего, она найдет что-то, что продолжит ей держаться за эту жизнь.
Элизабет взглянула на собственную руку и как-то уже слишком привычно взглянула на небольшой наперсток. Для нее он был частью чего-то обыденного, приемлемого и, она все еще могла ощутить, как вглядываясь в целый мизинец в этой злополучной морской могиле под названием Восторг, она словно ощущала нестерпимую боль от подобных перемен. Но то была не она. Другая Элизабет, что в отличие от нее решила пожертвовать собой ради другого. А она… она другая. Не такая идеализирующая, как ее альтер-эго, но куда как более думающая о себе. И ведь действительно, отчего другие имели право быть счастливыми, а она нет – из-за одного уродства, которого она никогда и не просила?
Сознание повторяло, что Комсток мертв, что его нет и никогда не было, что мир его перестал сиять еще задолго до его же рождения в этой реке. Но в тоже время ее воспоминания. Именно ее собственные воспоминания, говорят об обратном. Он был, когда-то, существовал, пусть весь оставшийся мир и отрицает это. Она словно Роланд Дискейн столкнулась с двумя разными мирами и, находясь в каждом, ее сознание разрывается от знания.
В конечном счете – она всего лишь человек, как бы ее не называли и как бы не величали. Для нее все так же страшны удары, она может умереть, что доказывалось во многих реальностях, ей нужно спать, ей нужно есть, ей нужно простое общение.
Элизабет пыталась создать мир, свой собственный мир, в котором все счастливы в том понимании, который вкладывает в это она сама. Но в скором времени пришло понимание, что как бы Элизабет не старалась, этот мир никогда не станет настоящим и уютным, всего-навсего обрывки каких-то разрозненных мыслей. Яркие лоскутки сшитые в одно полотно, слишком пестрое и ужасное на вид, настолько, что на него невозможно долго смотреть. И она возненавидела этот мир еще больше, за то, что он был слишком идеальным для такой, как она. А еще в нем было одиноко. Очень одиноко. Она не хотела видеть в своем мире тех людей, которых встречала на своем пути – они были алчны, они были недалеки, они ненавидели ее так же сильно как и она пренебрегала ими. И только Букер…
Наверное есть единственное объяснение всему тому, что она делает здесь, перед слишком знакомой дверью. Но и оно не особенно хочет помещаться в ее голову, ведь само признание слабости, даже такой, наводило ее на мысль, что она, все же, такая же как и все. Слабая и поддающаяся своим эмоциям.
Слишком знакомая дверь. А ведь она даже ни разу здесь и не была. Лично. Но очертания этой двери всегда преследовали ее. Она не могла решиться войти внутрь ибо боялась, что в очередной раз не увидит ничего, кроме пустоты и осознания одиночества. Она боялась толкнуть ее из опасения, что ее слишком большой и всеобъемлющий мир как-то слишком странно сконцентрирован вокруг одной единственной двери. Но ведь это неважно, она стоит здесь, прямо перед входом. Она стоит в какой-то странной нерешительности от которой, казалось, давно избавилась и выкинула ее как что-то ненужное, но нет, она опять здесь, напоминает о себе в самый важный момент. Но даже и этот момент не может длиться вечно и маленькая Лиз решается все же постучать костяшками пальцев по деревянной поверхности.
Никто не отвечает.
Она знает, что он внутри, она слышит как он дышит, как двигается стул, но открывать, похоже, никто не собирается. И оттого Элизабет быстро толкает дверь убирая последнюю преграду и всматриваясь в тесную комнату, в которой слишком мало мебели и оттого слишком просто найти одного-единственного человека, находящейся в ней.
Она давит внутри себя почти вырвавшийся крик и слабо улыбается, придавая своему лицу толику безразличий – ведь это он научил ее такому трюку.
- Выглядите уставшим, мистер ДеВитт, - коротко сообщает она, проходя в комнату и замечая, как вентилятор гоняет спертый воздух по пространству. – Вы ведь не откажетесь от честной работы, не так ли?
Взгляни на меня, - Элизабет смотрит на открытую бутылку на столе, после локтя детектива и сердце в очередной раз скачет. Нет, он не очередной плод ее разума. Он настоящий. Такой, каков он есть.
Вспомни кто я…
