Ты не привык убегать, не привык отступать или сдаваться, но иногда бывают ситуации, когда приходится идти на компромисс с своими принципами. Ты упертый баран, но не самоубийца и в сложившейся ситуации побег был единственной разумной идеей.

Взмах руки и гора металлического мусора летит в сторону этого психа. Еще один и у вас за спинами с грохотом падает пожарная лестница. Казалось бы, удалось оторваться, но яркая вспышка энергии и мощный взрыв в спину, почти сносящий с ног, доказывает, что ты жестоко ошибался. Толкаешь Чарльза, уворачиваясь от очередной импровизированной бомбы, которая по очертаниям подозрительно сильно напоминали игральную карту. Самому же тебе обжигает руку, ты морщишься от резкой боли, но быстро подхватываешь Чарльза под руку и устремляешься за поворот.

Такие моменты, увы, начинали уже почти что входить в привычку, схема была простой: Чарльз искал нового мутанта, вы пересекали пол страны, разговор разной степени приятности... И вот вы здесь, в провонявшем помоями темном переулке в опаснейшей близости от слетевшего с катушек мутанта-недомерка! Пацану было всего сколько? Лет 17-18? Но откуда столько долбанной агрессии?! Будь он чуть более вменяемым, можно было бы порекомендовать ему чай с ромашкой или хорошего мозгоправа, в сложившихся же обстоятельствах ты мог посоветовать ему только сваливать нафиг, пока твое терпение не лопнуло и ты не нарушил обещание данное Чарльзу касательно этого "же-ребенка". У Ксавьера было столько всепрощения в крови, что ты иногда опасался, но польется ли по его венам сладкий сироп. Он находил оправдание любому! Даже тебе, даже ... Даже этой машине смерти, что сейчас швыряла в вас снаряд за снарядом! Чарльз бежал рядом, не отставая, умудряясь при этом не переставая болтать и, БОЛЕЕ ТОГО, восхищаться той "изумительной мутацией", что позволяла заряжать энергией любые предметы. Пару раз ты пытался цыкнуть на восхищенного телепата или хотя бы намекнуть на то, что пора бы уже угомониться, но, вероятно, намеки – совсем не твое. Чарльз тебя не слушал, он, казалось, не обращал малейшего внимание на все внешние раздражители и охотно просто следовал за тобой.

Очередной снаряд разрывается еще ближе, угрожая теперь уже нанести серьезные увечья. Закрываешь собой Чарльза – реакция на уровне безусловных рефлексов, но вас сбивает с ног, вы летите в лужу, разбрызгивая грязь во все стороны.

– Ребенок, говоришь?! – злобно шипишь Чарльзу, поднимаясь на ноги, еле сохраняя равновесие, пока где-то в соседнем мусорном баке разрывается еще один смертоносный снаряд. – Хорошо, что этот ребенок такой косой!

Разворачиваешься, швыряя ему в голову обломок железного покрытия для крыши, острым краем прямиком в незащищенные глаза, но прежде чем Чарльз вмешался, сам корректируешь траекторию так, что ему всего лишь рассекает плечо. Кровь бодрым фонтанчиком взмывает в воздух, словно в паршивом боевике, а парнишка кричит какие-то невнятные ругательства на французском.

– И какого черта, Чарльз! Где ты такого только откопал-то! – хватаешь Ксавьера за руку, одним движением кисти разгибаешь цепь с амбарным замком на ближайшей двери.

Конструктивный диалог и побег не помогли? Может удастся затеряться где-нибудь, спрятаться и этому идиоту надоест... Ведь другой идиот уперся рогом в свои моральные принципы и отказался стирать ребенку память!

Отредактировано Erik Lehnsherr (2014-04-02 13:27:08)

Ты с силой захлопываешь дверь за спиной и непроглядная темнота склада поглощает вас. Хотя складом это помещение казалось только на первый взгляд, скорее всего это был какой-то заброшенный цех. Металл, огромное количество, буквально тонны, океан металла вокруг тебя, ты ощущаешь себя рыбой, которую только что отпустили на волю в родную стихию. Каждой клеточкой ощущаешь самый мелкий шуруп, ощущаешь исполинские блоки станков, сливаясь с их величием и силой. Но времени восхищаться достоинствами металлов не было. Мутант, судя по всему, совершенно не собирался оставлять вас в покое и сейчас довольно настойчиво бился в наспех приваренную тобой дверь. Взрыв. Вспышка. Ещё и ещё. Металл дрожит, металл стонет, словно он тоже может чувствовать боль. А ты всё так же, словно ребенка, тянешь за руку Чарльза, пробираешься через горы какого-то мусора... Откуда столько грязи и говна в этом занюханном городишке? На противоположной стене видна полоска света из приоткрытой двери, устремляешься туда, бросив Чарльзу совершенно бесполезную фразу.

- А если бы кто-то был чуть менее принципиальным и чуть более разумным, то нам бы сейчас не пришлось прятаться на территории этой самой "частной собственности". Или ты думаешь, он так просто рад нас видеть и устраивает салют в честь ЦРУ?

Ты знаешь, что все эти вопросы были чистой воды риторикой, вы всегда спорили, постоянно сталкивались лбами, но в итоге каждый оставался при своем. Чарльз - самый сильный телепат, которого тебе доводилось встречать, даже эта ледяная шлюха Шоу не сможет с ним сравниться в умении превращать чужой мозг в свое личное поле для гольфа, ведь часть силы у нее ушла в бриллиантовую оболочку... Однако же, Ксавьер никогда не стремится воспользоваться своими преимуществами, он слишком "добрый", его с легкостью можно подписать именно под эту абсолютную категорию черно-белого мира, но хорошим парням всегда приходится туго. Несметное количество рамок и ограничений вокруг них образуют настоящую клетку, почти что "железную деву", они сами становятся добровольными узниками своей совести и принципов, а любой шаг в сторону грозит летальным исходом. Не всегда в буквальном смысле, конечно, но, судя по тому, насколько ты изучил такой тип людей, моральное падение для них во сто крат страшнее смерти. Тело - всего лишь оболочка, а честь не получится потом восстановить. Идиоты.

Нет, у тебя тоже был определенный свод личных "стопоров", список, отпечатанный на изнанке сознания, но... он был скорее списком рекомендаций, сформированным под влиянием здравого смысла и инстинкта самосохранения, нежели строгими и обязательными для исполнения "заповедями". Но телепат - Чарльз, тебе же для решения вашей "небольшой проблемы" доступны лишь довольно грубые и брутальные методы. Ты можешь ударить, связать, обездвижить, попадись под руку нужные материалы, коих, стоит заметить, в месте вашей дислокации было в изобилии, но ... но Ксавьер был против. Ксавьер с упоением и восторгом малого ребенка затащил тебя в свою "камеру", а что до тебя... Ты совершенно безвольно позволил ему сделать это. Почему? Загадка. Ты предпочитал не размышлять на эту тему, тебе не хотелось попасться в плен своих собственных рассуждений, но Чарльз, кажется, был первым человеком на твоем сознательном жизненном пути, которому ты готов так почти слепо потакать. Нянчиться с пустоголовыми детьми? Конечно, Чарльз! Работать на говнюков в ЦРУ? С радостью, Чарльз! Обнять, любить и позволить сделать из себя живой факел мутанту, слетевшему с катушек? ВСЮ ЖИЗНЬ МЕЧТАЛ О ТАКОЙ ВОЗМОЖНОСТИ, Чарльз!

Ты захлопываешь за вами дверь, слыша, как первая преграда на пути вашего преследователя с грохотом падает. Кажется, ты недооценил его, силы парню было не занимать, хотя вот с мозгом, кажется, были проблемы. То, что вы убегали, совершенно не означало, что вы, ладно, ты не мог сделать из него подушечку для иголок. Чарльз бы, конечно, не позволил, но это замкнутый круг, ты можешь сколько угодно биться в стену, но уже безнадежно погряз в этом болоте не твоих принципов и норм морали. Лишь в одном вопросе вы никак не могли сойтись и ты знал, да и Чарльз, вероятно, тоже был слишком хорошо осведомлен, что не сможет тебя остановить. Хотя, наверняка, он надеется. И он никогда не расстанется с надеждой, такова его натура.

Ты бегло осматриваешься, под потолком грязные заляпанные окна, которые почти не пропускают лучи, стремящегося к закату солнца. Аналогичные кучи хлама, голые стены... и... всё. Тупик. Ты красочно ругаешься, не веря, что сам же завел вас в ловушку, а, тем временем, за вашими спинами раздается еще один взрыв. Дверь долго не выдержит, так что надо было либо принять бой, либо...

- Черт бы тебя подрал, - шипишь ты, заталкивая Чарльза  в прогал между стеной и огромным механизмом неизвестного тебе назначения. - Ты не хочешь травмировать его память, но скрыть от его глаз нас ты, если что, сможешь?

Не дождавшись ответа, ты вздрагиваешь и замираешь, ибо вторая дверь сдалась под натиском взрывов и с мерзким лязгом рухнула, подняв сизое облако пыли.

Отредактировано Erik Lehnsherr (2014-04-02 15:02:00)

У тебя нет не сил, не желания с ним спорить. Поговорить? Это шутка такая что ли? Ты не телепат, но ты точно знаешь, что варится в котелке у этого парня, ты сам был отчасти таким. Стоит лишь представить, что кто-то из верных псов правительства, любого правительства, попытались бы вызвать тебя на разговор, предложить тебе что-то, ты бы не колеблясь ни минуты снес бы им их глупые головы. Зверя нельзя сначала бить палками, а потом пытаться приманить куском стейка, откусит руки по локоть, так и знайте. Недоверие - решающий критерий выживания дикого зверя. Монстра, если угодно, нецивилизованного дикаря, называйте как вам будет угодно. Но зверем не становятся в одночасье, его методично воспитывают, прививая волчьи законы, вытравливая всё человеческое, разрушая душу, растаскивая её по кусочкам в модных, обставленных по последнему слову, лабораториях. Ты не заглядывал в его личное дело, но отчего-то был на сто процентов уверен, что там наверняка найдется пара пунктов, которые федералы захотели бы скрыть от вас. Между строк, если научиться читать, то обязательно можно будет увидеть месяцы, а, возможны, и годы унижения, обшарпанные стены палаты или камеры и какого-нибудь мерзкого типа с приторной улыбочкой, который предлагает ему шоколад.

"Я досчитаю до трех, а потом ты сдвинешь эту монету".

Вы не такие, как они, вы другие, вы лучше, вы - следующее звено эволюции,  а человек, каким бы напыщенным и самовлюбленным созданием он не был, он всё ещё уверен, что превосходит остальные виды, он, словно проворовавшийся стареющий царь, еле сидящий на троне, боится за свою корону. Но революция близка. Природа сама восстает против этого безмозглого тирана, всё происходящее - всего лишь естественный ход вещей. Старость берет своё, она поглощает отжившее, чтобы дать дорогу чему-то новому, чему-то несоизмеримо лучшему. Мутантам. Однако человек по своей натуре очень труслив, он может изображать благородство, играть в первооткрывателя, пытаться покорить космос, но он настолько боится неизвестного, что готов подмять под себя, готов разорвать в клочья, готов спрятать от чужих глаз за высокие заборы, в ярко освещенные операционные. Не может понять, не может принять, способен лишь отгородиться, скрыться, построить клетки с толстыми прутьями. Отрицать очевидное гораздо проще, чем принять неизбежное. Но Чарльз категорически не согласен, он верит в светлое будущее, верит в братство между людьми и мутантами, но какой может быть союз между львом и косулей? Исключительно гастрономический, само собой.

Чарльз искренне верит, что со зверем можно договориться, он верит, что раз ему удалось удержать тебя, то и с ним получится, но ты же остался совершенно не из-за того, что тебя поманили пряником. Перспектива получить больше информации о Шмидте, конечно, была заманчива, но у тебя были свои методы, у тебя были свои каналы, ты за столько лет узнал так много, почти вся его жизнь разворачивалась перед тобой, ты разматывал этот клубок, подбираясь к главной цели. К тому, что аккумулировало твою ненависть столько лет, ты почти что преуспел, просто оказался недостаточно подготовлен... Но Шоу, теперь его звали так, он точно знал, что однажды ты доберешься до него, не могло быть иначе. Ты же не предполагал, что отпор будет таким мощным, ты не думал, что подобравшись так близки, так позорно упустишь свою добычу. Телепатия - очень опасный и сильный дар, не зря Шоу подобрал себе соответствующую диковинную зверушку в команду, тебе почти нечего было предоставить в ответ, тебе была доступна лишь грубая физическая сила, что в открытой конфронтации не смогла тебе помочь. Иногда ты задумываешь, стоит ли тебе бояться Ксавьера? Ведь он был намного сильнее Эммы, ты точно знаешь, что Чарльз смог бы одолеть тебя, если бы ему пришлось, если бы он смог переступить через себя, одного щелчка пальцами было бы достаточно, чтобы перемкнуть провода в твоей голове. Но он позволяет тебе клацать зубами, позволяет грубить детям и быть самим собой, словно зная, что ты, не всегда сам осознавая, рядом с ним становишься чуточку лучше, немного терпимее, временами проявляешь немыслимую для тебя черту - понимание. Вот как, например, сейчас, тебя до дрожи бесила ситуация, но ты понимал этого парня и соглашался с ним, удивляясь лишь тому, что вы еще живы.

А Чарльз всё болтает, Чарльз хочет решить вопрос миром, но ты же и не собираешься драться с "ребенком", ты хочешь, чтобы он просто от вас отвалил. Но Ксавьер всё только усложняет, ты прижимаешь его к стене, что в таком узком пространстве почти что не меняет ваше расположение, и зажимаешь ему рот ладонью, ведь на увещевания нет времени, по комнате уже эхом раздаются шаги от тяжелых ботинок. Маленький сучонок наверняка сейчас ухмыляется, разыскивая свою добычу, радуясь, что получилось загнать двух мышек в ловушку.

- Одна из главных особенностей во время попытки спрятаться от неуравновешенного психа - тишина, друг мой, - ты выразительно смотришь на него, надеясь, что думаешь достаточно громко, чтобы Чарльз услышал.

Ты чувствуешь, как бьется его сердце, как в истерическом ритме заходится пульс, трепыхаясь под кожей. По венам пульсирует вскипающая кровь, а по пространству проходит волна энергии, совершенно не похожей на ту грубую и очевидную, которой владеет Гамбит. Его имя, нет, скорее просто глупая кличка, ребячество, вспыхивает у тебя в сознании, а ведь ты даже не помнил его, голосом Чарльза в голове отчетливо слышится начитанный отрывок из его личного файла, словно ты вновь перенесся в то утро, что было два дня назад, когда ты сидел, лениво размазывая кусок масла по тосту, а Ксавьер бодрый и полный энтузиазма ворвался в столовую и бросил перед тобой коричневую папку с красующимися на обложке крупными буквами  "Личное Дело". Он нашел очередную бедную пропащую душу, "изумительную и удивительную мутацию", которую он сам даже пока не понимает, но мальчик в беде, мальчик лежал в больнице, мальчика нужно спасать. Ты не отказывал. Никогда, ты просто допивал утренний кофе и шел собирать вещи, хотя в последнее время ты просто брал небольшой чемодан, в котором итак было сложено всё необходимое, и швырял его на заднее сиденье вашей машины. Ладно, хорошо, технически машина принадлежала Чарльзу, но водитель из тебя был намного лучше, да и не следовало перетруждать мозг телепата ночными разъездами по чересчур темным или наоборот чрезмерно освещенным трассам. Вы собрались и поехали, не больше суток должно было занять это путешествие, но пришлось отложить встречу с юношей на следующий вечер. Разве это помогло? Нисколько.

Ты выныриваешь из воспоминаний, тебе кажется, что ты до сих пор слышишь какой-то модный надоевший мотивчик по радио в машине, но ты вновь четко осознаешь, что ты не на трассе номер I-59 N, вы на заброшенном заводе, зажаты, словно две запуганные мыши в угол, а по огромному залу вышагивает самодовольный кот. На которого сейчас тебе, если признаться честно, было совершенно плевать. Ты не боялся его, никогда не боялся, весь ваш побег был лишь попыткой сделать всё "правильно" без лишней жестокости или кровопролития, но ты не боялся, только, возможно, за Чарльза немного, хотя прекрасно знал, что он был уже взрослым мальчиком и вполне мог за себя постоять... Однако сейчас ты начал чувствовать, как липкие и холодные руки страха сжимают тебе горло, ты никогда не видел его в таком состоянии, ты не знал, никогда не думал, что Чарльз Френсис Ксавьер может потерять контроль в такой, казалось бы, рядовой ситуации. Если уж быть честным, ты был почти что уверен в его нерушимости и непоколебимости его воли, тебе просто хотелось в это верить. Ты знал, что можешь заслонить его от пули или от железного штыря, но что касается игр разума, тут уж ему не было равных.

Чарльз бормочет, Чарльз даже под твоей рукой продолжает двигать губами еле слышно повторяя текст какой-то своей научной работы, слышно плохо, но тебе так кажется по обрывкам фраз. Пространство пульсирует, словно искрит мириадами золотых нитей, паутиной расходящихся в разные стороны от вашего укрытия. Чарльзу плохо, пот выступает у него на лбу, вот это действительно страшно, это действительно имеет значение.

- Чарльз! - ты шепчешь, убирая свою руку от его рта. - Чарльз, спокойно, Чарльз, всё хорошо. Дыши, пожалуйста. Чарльз...

Ты не уверен, что можно сделать, чувствуешь себя таким бесполезным сейчас, неуклюжим и почему-то ужасно глупым, ты разрываешься, прислушиваясь к притихшим шагам мутанта, который, кажется, отошел в противоположный конец зала и сейчас занимался какой-то возней среди обрезков металлических листов, и попытками понять, что же ты - бездушная машина - можешь сделать, чтобы вернуть равновесие и душевное спокойствие тому, кто за такое короткое время вашего знакомства казался самым собранным человеком на планете Земля?

Ты сжимаешь пальцы на его плечах и смотришь ему в глаза, пытаясь поймать там за хвост тень прежнего Чарльза, пытаясь увидеть подсказку, что же делать дальше. Но его взгляд - словно два холодных драгоценных камня, ты не видишь его, не понимаешь, куда он ускользает и как можно вернуть всё на свои места.  В его взгляде - пустота, глаза словно два бездонных колодца невидяще смотрят на тебя, кровь шумит в ушах, застилая все звуки, вышибая тебя из твоей вечной скорлупы. Нужно протянуть руку, нужно проявить человечность, нужно сделать что-то такое, на что металл не способен.

Он моргает, еще раз, но ты уже не можешь остановиться или не хочешь, имеет ли это сейчас смысл? Ты накрываешь его губы своими не требовательно, не грубо, словно просто пробуешь его кожу на вкус. Губы Чарльза всегда такие невозможно алые, ведь он постоянно их облизывает и кусает, даже неосознанно, когда задумывается над шахматной доской или внимательно прислушивается к словам собеседникам; они мягкие, они теплые и горькие. Ты не двигаешься с места, просто мажешь губами, не отстраняешься, разрывая это подобие поцелуя, но шепчешь его имя, обжигая кожу дыханием, возвращая ему его же слова.

- Чарльз, успокой свой разум, Чарльз, вернись.

Всё приходит в норму как по щелчку пальцев. Паника, страх, волнение - всё ушло, оставив после себя не пустоту, но какое-то щекочущее непонятное чувство недосказанности, перспективу забвения и, возможно, щепотку самообмана. Ты продолжаешь крепко держать его за плечи, дергаешь вверх, не давая сползти на пол, хмуришься, вглядываясь в черты его лица. Вернулся, контроль восстановлен. Хо-ро-шо. Хотя ты совершенно не уверен, что хоть как-то повлиял на произошедшее, скорее твой гнев стал катализатором его срыва, нежели твой небрежный жест - спасением. Но об этом потом, об этом не сейчас. Нет. Просто. Просто нет.

Гамбит ушел, он несколько секунд вглядывался в ваши фигуры, пытаясь понять, что же не так в этом закутке, который, вероятно, не отличался от многих прочих, он даже, судя по всему, пытался сопротивляться иллюзии, но совершенно предсказуемо потерпел неудачу. Это неравный бой, с Чарльзом сложно тягаться, тем более ребенку. Проигрыш неминуем. Гамбит ушел. Можно покидать ваше укрытие, но какие-то мгновения ты всё ещё стоишь, даже не пытаясь осознавать то, что только что произошло. Сознание намеренно избегало обличительных формулировок, не вешало ярлыки, в них ведь не было никакого смысла - пустой звук. Он извиняется, он виновато смотрит на тебя, а ты только коротко киваешь.

- Пойдем.

На губах - металл, на языке - пряная медь, его кровь. Ты весь перепачкался, хотя, казалось, прикоснулся к нему лишь на мгновение, ты чувствуешь эту вязкую прохладу, но стираешь ладонью безжалостно, чтобы вернуться в реальность. Ты не думаешь о произошедшем, оформившиеся мысли сознательно покидают твоё сознания, огибая, избегая встречи, инстинкт самосохранения и здравый смысл включаются в игру и не дают тебе уйти в самоанализ. Ты просто принимаешь как факт, ты поцеловал его, тебе захотелось сделать шаг навстречу, захотелось помочь, возможно, жест эгоистичен либо напротив - воплощение альтруизма, ведь ты никого не пускаешь в свое личное пространство. Ты как долбанный грызун в шаре, отгородился от мира, изувеченный в прошлом, ты не пускаешь никого в свое настоящее. Не пускал никого. До этого момента. Звучит всё слишком громко, слишком на тебя непохоже. С каких пор в твоей душе нашлось место для чего-то еще кроме ненависти? Ты просто принимаешь свой поступок и так же спокойно принимаешь его решение данный жест проигнорировать.

Ты покидаешь ваше укрытие, удостоверившись, что шаги вдалеке смолкли, водолазка перепачкана пылью, а коричневые брюки заляпаны грязью и, кажется, запекшейся кровью - всё это время кисть кровоточила, а ты даже и не придал этому значения. Отточенным жестом перематываешь её платком, не рана - пустяк.

- Надо вернуться в мотель, - ты хлопаешь себя ладонями по карманам брюк, проверяя, не потерял ли чего в процессе этой сумасшедшей гонки. - А потом нафиг сваливаем из этого города.

Это был даже не вопрос, сухое утверждение и по тону, в котором, однако, не было никакой угрозы, можно было явно понять, что возражения приняты не будут. В крайнем случае, если Ксавьеру так понравился этот парнишка и его "интересная мутация", то он может остаться здесь и продолжить попытки приручить зверушку.  Но тебя уже завтра тут не будет.

***

Добирались до вашего временного пристанища в почти полной тишине. Мотель был старый и обшарпанный на самой окраине города, облупившаяся краска на двери, потертые обои в цветочек на стенах и до неприличия скрипучие кровати с погрызенными молью покрывалами. Ты всегда позволял Чарльзу первому выбирать кровать, не из каких-то особенных соображений, не потому что ты был таким благородным, а просто потому что тебе было откровенно плевать, куда кинуть свое тело в конце такого выматывающего и опустошающего дня. А Ксавьер привык к комфорту. По крайней мере, тебе так казалось. В этот раз тебе выпало место возле окна и по приходу в номер ты, как был в одежде, рухнул на кровать, уступая Чарльзу право первым смыть с себя грязь прошедшего неспокойного вечера и привести себя в порядок. Ты повернулся на спину и, заложив руки за голову, стал наблюдать за тем, как мелкий паучок поднимался вверх и вниз по своей паутине над твоей головой. Ничто из произошедшего тебя уже, по большей части, не волновало, только, возможно, срыв Ксавьера, который обязательно нужно будет потом с ним обсудить, дабы быть готовым, если подобное вновь повторится.

Отредактировано Erik Lehnsherr (2014-04-03 13:53:07)

Ты закрываешь глаза и тут же чувствуешь, как тяжесть объятий Морфея наваливается на тебя, тебе кажется, что тот самый паучок над головой растет, оплетая тебя исполинскими нитями паутины, больше напоминающими исполинские потрепанные канаты. Ты не можешь пошевелиться, да и не хочешь. Спать. Просто спать. Хорошо бы сперва сходить в душ, надо обработать рану, возможно, даже зашить, легкое пощипывание в запястье активно об этом сигнализирует, но у тебя нет сил. Сегодня ты кончился.  Эрик Леншерр мутант и хренов псих смертельно устал. Стареешь. Ты криво ухмыляешься уголком губ, не открывая глаз, и глубоко вздыхаешь. День был и правда сумасшедший, но далеко не самый твой тяжелый... Мало ли ты повидал, разыскивая этого немецкого коновала?  А немецкого ли? Всё оказалось обманом в этом человеке. Ничего не было бы тем, что есть на самом деле, потому что все было бы тем, чем оно не является, и наоборот, оно не было бы тем, чем есть, а чем бы оно не было, оно было.

На грани слуха, пока еще не успев погрузиться в дрёму, ты слышишь, как Чарльз включает душ и спустя мгновение тихо ругается или просто охает, не разобрать, - видимо, опять полился кипяток. Нарушит ли Ксавьер свое обещание? Интересно ли ему, что за мысли роятся в твоей голове сейчас? Вероятно... а может быть и нет. По нему было видно, что произошедшее задело его, всколыхнуло какие-то струны в сознании, но нет гарантии, что вы разделяете одни и те же эмоции. Может Чарльз сейчас пытается отмыться от тебя, стереть с себя неприятные тени прикосновений, в омерзении натирает лицо мылом, лишь бы и намека не осталось. Даже едва различимого отголоска запаха твоей кожи.

Что-нибудь изменится в ваших отношениях после произошедшего сегодня? Ты не знаешь, хотелось ли тебе этого. Ведь то, что у тебя уже было - неизмеримо много, у тебя был друг, у тебя был человек, которому можно было довериться и который доверял тебе. Или очень искусно изображал доверие. Ты не понимал, почему Чарльзу Ксавьеру ты готов был вручить свою жизнь на блюдечке, но ты против воли ощущал в нем что-то родное и близкое. Что-то такое, что можно увидеть в человеке, с которым вместе вырос, который вместе с тобой лазил по одним и тем же деревьям, с которым бок о бок воевали, прикрывая спины друг друга. Но нет, вы были знакомы без году неделю, но вас уже так много что связывало, вы успели спасти друг другу жизнь, успели ввязаться в общее дело и теперь были словно братья. Ты хмуришься, ибо эта нить рассуждений тебе совершенно не нравится и называть Чарльза братом было бы неправильно... Да, он стал близок тебе, но ты бы не хотел быть ему братом. Не братом, очевидно. Вы не могли быть братьями, вы не могли быть родней, вы слишком разные, даже ваше детство - как белое и черное, две противоположные точки на отрезке социальной лестницы. Но даже подобные, казалось бы, непреодолимые препятствия не мешали вам становиться всё ближе. Ты привык к тому, что происхождение решает всё, ты привык к тому, что дети рождаются не невинными душами, а с первым вздохом, с первым глотком кислорода, что врывается в их легкие, им выдают целый набор инструкций и предписаний - вся жизнь на клочке бумаги. Всё заранее предопределено, просто не каждый об этом знает. Для Чарльза же все люди - равны, все люди - братья, как бы глупо это не звучало... Для него это - норма. Нет, ты не считаешь, что его детство было безоблачным и беззаботным, ты можешь представить, как живут такие детишки, как он - заброшенные и предоставленные сами себе птенцы в золотых клетках. У тебя была мать, был отец, был бесконечный запас их любви и ласки, но кто-то решил, что с тебя хватит. Кто-то решил поиграть в бога и отнять у тебя всё, разорвать на кусочки и слепить нового человека, искусственного человека - неживого. Эрика Леншерра. Вы никогда не обсуждали детство с Чарльзом, но ты можешь представить, каким оно было у него... Ты можешь представить год за годом растущего маленького вундеркинда, отданного на воспитание нянькам и гувернанткам. Два разных мира, которые не должны были пересечься.

Ты размеренно дышишь, тихо кряхтишь, неаккуратно пошевелив рукой - больно. Не сильно, бывало гораздо хуже, но ощутимо. Зря, наверно, ты пустил его вперед, но что за глупости, потерпишь. Тебе нужно было немного времени подумать, немного времени на это подобие медитации. Вдох. Выдох. Ты чувствуешь себя опустошенным, но не несчастным. Ты ощущаешь тяжесть пришедшего к закату дня бетонной плитой у себя на груди. Вдох. Выдох. Ты медленно засыпаешь, ловя по дороге неясные образы - его яркие голубые глаза, неживые сперва, вспыхивают внезапным осознанием. Тепло прикосновения, тихий шепот, но не разобрать ни слова. Ты слишком устал, чтобы думать. Ты слишком устал, чтобы сожалеть.

Ты - сторонний наблюдатель, ты - пылинка, парящая в воздухе, среди тысячи таких же. Ты - воспоминание, всё вокруг - всего лишь игра разума. Сон? Видение? Или же принуждение оглянуться назад и найти ответы, а, возможно, приказ задать недостающие вопросы? Ты помнишь, что в цехе было темно, ты помнишь, что в вашем закутке не было видно почти ничего, но ты же больше не человек, тебя даже там нет, теперь ты можешь видеть несоизмеримо больше. Дальше. Глубже. Чтение между строк реальности стало доступно тебе на некоторое время... Ты видишь ваш поцелуй, ты слышишь панику его мыслей, что как сход снежной лавины накрывают и тебя. Ваши губы соприкасаются и видение окрашивается красным - алые всполохи его крови, карминовые вспышки его самоконтроля. Пряная медь забивается в ноздри, так напоминая твой любимый металл. Кровь густая, она обволакивает, она опутывает тебя в кокон, распадаясь на волокна, стирая ощущения, притупляя такое острое некогда зрение. Сквозь это марево - невообразимо далекий голос, звучит глухо, словно неживой, раздается в голове раскатами ленивого грома. Эрик. Эрик. Эрик! Твое имя, ты начал различать его в этом несмолкаемом гуле, в этом разрывающем барабанные перепонки эхе. Эрик. Картинка меркнет, заполняя взгляд равномерно бурым, переходящим в черный. Эрик. И ты открываешь глаза.

Его ладонь на твоем плече, голый по пояс со стекающими по шее каплями воды. От него пышет жаром и пахнет свежестью, а тебе хочется внезапно оказаться где-нибудь невообразимо далеко от этого места. Ты бы даже согласился на еще одну встречу с Гамбитом, отчего бы нет? Только чтобы не лежать сейчас тут и не пялиться на то, как эта злосчастная вода огибает его ключицы. Он моргает, словно сам выныривая из какого-то наваждения, а ты отводишь взгляд. Паука больше нет, да и от его паутины остался лишь колышущийся на сквозняке обрывок полотна. Отчего-то становится досадно, но ты садишься, всё ещё не проронив ни слова, трешь пальцами глаза, избавляясь от остатков дремоты и наконец изрекаешь поразительную по своей логичности вещь.

- Я, видимо, заснул, - ты поднимаешься на ноги, оказываясь всё равно слишком близко к Чарльзу. - Угу, рану надо, но это пустяк. Справлюсь.

Ты реагируешь так, словно он предлагал тебе помощь, но это же не так? Или любые слова Ксавьера можно расценивать априори как предложение помощи? Ты уходишь в ванную, в которой до сих пор стоит пар, запираешь дверь и раненой рукой с силой проводишь по зеркалу - стирая осевшую влагу - ты морщишься, неприятно, да что уж там, откровенно больно, но это чувство отрезвляет, словно кто-то отвесил тебе звонкую пощечину. Ты должен успокоиться, ты должен вести себя так, словно ничего из ряда вон выходящего не произошло. И ты будешь так себя вести. Железный Эрик, Монстр Франкенштейна, ты умеешь программировать свое поведение, тебя приучили к этой нехитрой, но такой полезной операции. Щелчок пальцев, один взгляд в собственные подернутые мутной пеленой глаза и всё встает на свои места. Ты не просто поцеловал Чарльза Ксавьера, ты бы сделал это вновь, и ты бы хотел, чтобы он принадлежал тебе. Только тебе, а не чертовому целому миру. Ты жадный, Эрик, ты жестокий и несгибаемый. Тебе не знакомо понятие "компромисса", но ты был уверен, что Чарльз тебе объяснит, Чарльз тебя научит. И придется принять, если хватит на это человечности.

Ты встаешь под холодные струи воды, одежда аккуратно сложена на покосившемся стуле, а вода почти что обжигает стужей. Но отрезвляет, помогает, ты упираешься вытянутыми руками в стену, подставляя затылок и так стоишь, пока мириадами иголочек потоки обнимают тебя, ласкают, жалят, кожа медленно перестает их чувствовать, а когда пожар внутри наконец-то гаснет, ты закрываешь кран.

Аптечка была тут же в небольшом ящичке над мойкой за зеркалом, ассортимент лекарств был невообразимо скуден, но для твоей беды все нужное имелось, даже иголка и катушка шелковых ниток на случай. Удивительно. Ты отдираешь мокрый, но все еще частями присохший платок вместе с кусками спекшейся крови, и внимательно осматриваешь масштаб катастрофы. Кровь продолжает сочиться, только усиливая свой бег от того, что ты потревожил рану, руку под кран, морщишься от антисептика, вычищая отмершие ткани, дезинфицируешь иглу и старательно сгибаешь ее в крючок, отматываешь нить, не найдя ножниц, решаешь разобраться с этим недоразумением потом и принимаешься привычными жестами: стежок, узел, стежок, узел, пытаясь при этом удерживать края раны. Игла входит в кожу мягко, лишь сперва сопротивляясь, словно лопая тонкую мембрану, нить неприятно протягивается, тянет, удерживает, но ты не обращаешь внимания. Ты заканчиваешь довольно быстро и только сейчас вспоминаешь про оставшийся край нити, который нужно было закрепить и обрезать. А единственные ножницы по прежнему находились в комнате.

- Чарльз! - кричишь ты, не сходя с места, удерживая свою "вышивку", а силой сдвигая задвижку на двери. - Чарльз, ты не мог бы мне помочь?

Ты переступаешь босыми ногами по холодному кафельному полу, только сейчас вспоминая про свою наготу, но ничего с этим сделать ты уже не мог, полотенце висело на противоположной стене и вряд ли именно сейчас ты бы смог управиться с этой непосильной задачей.

Отредактировано Erik Lehnsherr (2014-04-05 15:11:05)

Стыд. Этому чувству явно придают слишком много значения. Человеческое тело переоценивают, оно не должно вызывать подобного чувства неловкости, оно не должно парализовать моралью, не должно мешать. Ведь все мужчины на планете наделены совершенно одинаковым набором мышц и органов, так почему же сейчас Чарльз, который физически был точно таким же от рождения как и ты, захлебывается воздухом и пытается куда-то деть глаза. Парадокс ситуации заключался в том, что нормальным, если подобная категория вообще уместна для двух мутантов, среди вас двоих в общепринятом смысле был, разумеется, он. У него не был атрофирован стыд, его сознание реагировало по стандартному и признанному всему шаблону - смутиться при виде обнаженного человека. Малознакомого обнаженного человека, назовем это так. Тебе же на наготу и свою, и чужую, было совершенно плевать. Все это становилось незначительным и незаметным после стольких лет сперва в концлагере, затем в лаборатории у Шоу, где никто совершенно не заботился о вашем комфорте и душевном спокойствии, вы мылись в общих душевых, если обливание водой из шланга под напором можно было назвать мытьем, вы ходили в прохудившейся, расползающейся по швам одежде и совершенно не обращали внимание на оголенные куски тела. Кого будет заботить голый зад, если только что закончился последний черствый кусок хлеба, утащенный украдкой? У Шоу же было несколько лучше, но только первое время; у тебя была еда, у тебя была одежда, у тебя было подобие собственной комнаты, на деле - камеры, но, если сравнивать то унижение, что тебе приходилось переживать за резным забором его особняка, то скорее всего ты предпочел бы вернуться к газовым камерам. Его приторная улыбочка и цепкий взгляд из-под узких очков доводили тебя сперва до дрожи, затем начали методично день за днем, ночь за ночью воспитывать в тебе ненависть.  Ты рад, что остался жив, ты рад, что теперь можно оставить всё произошедшее в прошлом, оставить, само собой, когда ты вгонишь эту злосчастную монету этому говнюку между глаз.

Но сейчас тебя волновало совсем не это, ты не вспоминал особую методику тренировок Шмидта, ты не думал о погибшей матери или о тех немногих друзьях, что не пережили год нахождения в лагере. Ты был в обшарпанном старом отеле на другом конце света, у тебя была цель, не пылающая огнем ненависти, а почти что благородная, у тебя был рядом человек, который готов был помочь, который просто утопал в стыде сейчас, но ты же попросил, так что он не мог просто отвернуться и уйти. Ты сдерживаешь усмешку, так забавно, в хорошем смысле слова, выглядел сейчас Чарльз, ты скользишь взглядом по его горящим щекам, по рельефу торса, цепляешь взглядом резинку пижамных штанов, еле заметно сводя брови заметив то, что ... что не должен был, вероятно.

- Ножницы, - коротко отвечаешь ты, вновь встречаясь с ним взглядом. - Я видел их где-то в комнате. Мне нужно закончить...

Киваешь в сторону руки, слегка дергая за нить для убедительности, а заодно, да что уж тут, разумеется в первую очередь для того, чтобы не выдать себя и сдержать вполне закономерную реакцию собственного организма. Боль отрезвляет, боль отвлекает. Было бы очень глупо, если бы вы оба сейчас зависли в этом убогом мотеле в ванной со стояком. Неловко? Да, наверно, подобная характеристика была бы тут вполне уместна. К тому же, Чарльз, такой любитель поговорить, не проронил ни слова о произошедшем во время вашей небольшой погони и его внезапного нервного срыва, так что ты явно не тот человек, который должен был его на этот разговор провоцировать. Профессор, что с него взять, не тебе, простому еврейскому парню, его учить жизни, ты свой ход уже сделал. Оставалось только ждать, а это небольшое недоразумение... не давало и не могло предоставить никаких ответов.

Ты не можешь сказать, что не думал о Чарльзе в таком ключе, нет, тебя всегда несколько выводили из равновесия его вечно искусанные губы, это движение языка по ним, которое он, кажется, даже не замечал, бровь вверх, когда он чем-то удивлен, этот взгляд из разряда "я буду самым понимающим и внимательным, я помогу вам, но вы считаете, что это действительно разумно?", веснушки, долбанные веснушки на носу, две штуки, черт бы их подрал, по ним хочется провести носом, потереться, как большой кот. Рыжая щетина, которую он так нещадно уничтожает каждое утро, положение обязывает, но ты бы хотел, чтобы Чарльз позволил себе хоть раз зарасти, она же правда рыжая! Ты бы на это посмотрел... Ха! Все эти детали, кусочки мозаики складывались в одно граничащее с помешательством навязчивое состояние, сравнимое с неким подобием комы. Из которой очень сложно было выбраться, ты чувствуешь, что вынырнув из холодной воды в день вашего первого знакомства, ты начал вновь тонуть, тебя затягивает в гораздо более опасную и глубокую пучину. Ты был готов к такой его реакции - отрицание и попытка закрыть глаза на произошедшее, слишком удобным для обоих был случай. У тебя - повод сделать первый шаг, а у него - возможность его проигнорировать. Вы оба могли спрятаться за стену необходимости, вынужденной помощи, оправдание в виде неизбежности и растерянности. Но ты чувствовал, что так просто эта история не закончится, слишком много в телепате было любопытства к человеческой натуре, ты почти физически ощущал повисший в воздухе вопрос, от которого пространство между вами наполнялось электричеством и трещало. Только задаст ли он его?

Скользишь взглядом по его спине, провожаешь спешно покидающую помещение фигуру, он явно не ожидал, а ты совершенно точно не желал оказывать на него такой эффект. Или?... Нет, предположить, что твоя нагота была преднамеренной было бы уж совсем глупо, разве что подсознание решило сыграть с тобой эту злую шутку и обскакало здравый смысл в борьбе за контроль над твоим телом. Спасибо хотя бы за то, что выдержки хватило, чтобы не выдать, хотя, может быть оно было бы и проще, если бы ... Нет, Эрик, не надо всей этой чуши, еще сбегай нарви букет ромашек и спой серенаду под окном... Чарльз, конечно, вполне ясно дал понять, на что он в данную минуту времени настроен, но это совершенно не говорит о том, что ты должен сейчас что-то... Черт!  В горле пересохло, а правый висок отстукивает противным барабаном, словно одно из коренных племен Африки устроило ритуальные пляски в твоей голове. Ты слышишь как Чарльз копается  в прикроватной тумбочке, мелодичный звон - он задевает лезвием о край ящика, через металл ты чувствуешь тепло его руки, чувствуешь легкую дрожь его тела, так, словно она твоя. Глубокий вдох, выдох через нос, успокаиваешься, пытаешься унять сердцебиение, пока ты один, пока он не видит и пока твои действия никак не могут повлиять. Чаша весов не должна быть потревожена, сближение - слишком больно, слишком лишнее и слишком не для тебя. Ты и так уже пошел на многое ради своей слабости. Ты не телепат, ты не можешь залезть к нему в голову, не можешь и не хочешь, даже если бы мог. Но как докопаться до истины? Просто поверить. Просто довериться, но пока ты можешь лишь предполагать. Пока ты можешь надеть маску, усмешка, деланное равнодушие, притворная попытка закрыть глаза на очевидное.

Он возвращается слишком быстро, ты не успеваешь взять себя в руки, не успеваешь ничего, даже восстановить это чертово дыхание, словно враз падаешь на дно океана, над тобой километры воды и тебя вот-вот раздавит. Приходится импровизировать, приходится врать, вздрагивая, когда ваши пальцы соприкасаются на теплом металле, скользишь подушечками пальцев по его коже и принимаешь протянутые ножницы. Не удостоив его вопрос ответом, ведь голос наверняка самым подлым образом сорвется, ты возвращаешься к своему занятию, в пару ловких движений обрезаешь нить и заканчиваешь шов.

- Спасибо, Чарльз, - отвечаешь ему, даже не проверив, тут он еще или нет, отворачиваешься, следуя  к крючкам с полотенцами и оборачиваешь бедра одним.

Тебе показалось, что вздох облегчения раздался за твоей спиной, но судя по шуму в комнате, это была всего лишь игра твоего распалившегося воображения. Ксавьер поспешно ретировался с поля боя, только его помощь стала не нужна, а святой долг "матери Терезы" выполнен. Прекрасно. Ты как-то излишне нервно отбрасываешь мокрые волосы назад, трешь глаза пальцами и возвращаешься в комнату.

Вероятно, нужно было поговорить, но не сейчас, ты на сегодня кончился и морально истощился, совершенно не желал устраивать душещипательные беседы и выворачивать тайны сердца напоказ. С утра вас ждала долгая дорога домой, а затем ... затем, вероятно, вы обсудите хоть что-то из произошедшего в этом отвратительном городке. Вряд ли Чарльз рискнет поднимать вопрос своего срыва в замкнутом пространстве, находясь с тобой в одной машине при необходимости проводить бок о бок в ней столько часов. Эта тема вполне закономерно тянула за собой другую - гораздо более щекотливую и сложную, нежели разум телепата, ведь с хитросплетениями нитей человеческих взаимоотношений вряд ли могло что-то сравниться. С другой стороны... картина, представшая перед твоими глазами заставляла усомниться в твердости своих намерений не начинать этим вечером никаких разговоров самому. Уважаемый профессор, гениальный разум и, возможно, самый сильный телепат на планете Земля при включенном свете забрался на кровать и спрятался с головой под одеяло... Ты, кажется, даже немного завис на этом зрелище, постоял так еще несколько мгновений и погасил свет.

- Спокойной ночи, Чарльз.

Наспех скинув полотенце и натянув чистые боксеры, ты ложишься на свою кровать и отдаешься во власть липкому и тяжелому сну без снов.